А Гил стал снимать с нее свитер, потом взялся за шелковое белье; он снимал все подряд, пока она не предстала перед ним во всей своей ослепительной обнаженности. Потом, избавившись от последних остатков своей одежды, Гил лег рядом, прижавшись к ней всем своим мускулистым горячим телом.
Его руки легли ей на живот, и чувственный жар растекся по ее бедрам. Она обняла его и прошептала:
– Гил... прошу тебя... Ты нужен мне... Сейчас, Гил.
Она так жаждала его, так хотела почувствовать его внутри себя. Однако, несмотря на столь неукротимое желание слиться с ним, его первый порыв заставил ее напрячься от неожиданной боли.
Глаза Оливии широко раскрылись, и она заметила, как Гил поймал ее взгляд. В его расширенных черных зрачках, в самой глубине их мелькнул испуг.
Но было поздно. Вожделение было слишком сильным, чтобы Оливия теперь отступила; ее тело жило уже своей собственной жизнью, и она начала свои движения навстречу Гилу, следуя ритму, заданному им.
Ей казалось, что он ведет ее на вершину высокой горы, и с каждым шагом все больший восторг перед открывающимся видом охватывал ее. И вдруг она оказалась на самой вершине, и бурная радость поглотила все ее существо, заставив вскрикнуть от бьющего через край наслаждения.
Это произошло, когда самоконтроль Гила полностью отказал, и он присоединился к Оливии на той же головокружительной вершине, которой они достигли вместе.
Медленно, в полусне Оливия возвращалась с небывалых высот на землю. В ленивом финале любовного слияния их тел Оливии так хотелось, чтобы Гил вечно сжимал ее в своих объятиях, не выпускал бы никогда из своих волшебных рук.
Но внезапно он резко отодвинулся от нее, и с губ Оливии сорвался протестующий короткий стон. Она открыла глаза и напоролась на его пристальный взгляд, устремленный на нее сверху вниз. Выражение лица Гила было холодным, обвиняющим, и составляло ужасный контраст той нежной горячей интимности, которую они только что разделяли.
– Я понимаю теперь, почему ты хотела аннулировать наш брак. Но после того, что произошло, ты, вероятно, согласишься на развод, – сказал он с усмешкой.
– Развод?
Она с усилием села на кровати. Реальность вернулась к ней, будто стремительный поток, принося с собой боль и разочарование.
– Как я понимаю, ты делала ставку на свою девственность, чтобы обеспечить аннулирование брака?
Оливия замотала головой, не веря своим ушам. Как мог Гил заговорить с ней в таком тоне? Неужели то, что сейчас их соединило, совсем ничего не значит для него.
– Гил, пожалуйста...
Но он оборвал ее с холодным безразличием:
– Не беспокойся. Уверен, с помощью лжи ты добьешься своего. В конце концов, ложь – главное, в чем ты преуспела, не так ли? – с этими жестокими словами Гил поднялся с кровати, собрал с пола свои разбросанные вещи и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Оливия лежала, как статуя, недвижимо и была не в состоянии поверить в реальность происходящего. Была ли у какой-нибудь невесты худшая свадебная ночь, чем у нее? Их первая любовная ночь ничего не означала для Гила. Да, собственно, а почему она должна была для него что-либо означать? Гил не испытывал ни любви, ни уважения к ней. Теперь в этом не было сомнений.
Когда Оливия проснулась, она полежала неподвижно с полчаса. Так чувствуют себя больные: ее тошнило, в голове, казалось, безжалостно визжала циркулярная пила.
Она заснула лишь под утро; ее неотступно мучили жестокие слова Гила, брошенные перед тем, как он ушел от нее. Да, она лгала ему, но только в целях самообороны. Она же не собиралась преднамеренно обманывать его, в отличие от того, как он поступил с ней.
У нее в сумочке был аспирин, но сумочка осталась на столе в кухне. Оливия прислушалась, пытаясь уловить хоть какой-то звук, свидетельствующий о движении в квартире. Полная тишина. Может быть, Гил еще спит?
Она бесшумно спустила ноги с кровати и пошла за своим халатом. Плотно закутавшись в него, Оливия открыла дверь и выглянула наружу.
Двери всех комнат были раскрыты настежь, но оттуда не доносилось никаких звуков. Оливия поколебалась, но потом тихонько, на цыпочках, двинулась по коридору.
Чтобы попасть в кухню, надо было пройти мимо остальных комнат. Ни в одной из них не было ни души, и она поняла, что находится в квартире совершенно одна. Куда, силы небесные, подевался Гил?
Неожиданно ей в голову пришла страшная мысль. Неужели он ушел от нее совсем. Просто взял и ушел, не говоря ни слова? Чего-чего, а такого исхода Оливия почему-то не ожидала. Она не могла себе представить, что Гил откажется от нее без борьбы за ее акции.
Куда он мог пойти? Сусанна исключается. Она вместе с Бобби Ленгтоном поздно ночью должна была улететь в Нью-Йорк. Тогда к кому? К друзьям? Боже, она даже не знает ни одного из его лондонских друзей. Оливия вскочила с дивана и направилась к большому письменному столу в углу гостиной. Там должен быть ежедневник с расписанием предстоящих встреч, блокнот с адресами нужных людей – что-то, что могло дать ключ, где его искать.
Она просматривала содержимое одного из ящиков стола, когда услышала, как хлопнула входная дверь. Спустя несколько секунд на пороге возник силуэт Гила, и Оливия вздрогнула.
– Ты напугал меня чуть не до смерти! – воскликнула она.
Глаза Гила смотрели не на нее, а на открытый ящик письменного стола.
– Еще бы тебе не испугаться! – холодно заметил он. – В чем дело? Тебе не хватило времени вскрыть для обыска доски пола?
Оливия нахмурилась.
– Что?..
– Какого черта ты здесь ищешь? Какие-нибудь документы, акции? Ты напрасно теряешь время, уверяю тебя.